Какого числа проходил первый бал Наташи Ростовой?

Сие событие, к которому так серьёзно готовились все Ростовы, произошло 31 декабря 1809 года.

Об этом нам со скрупулёзной точностью сообщает сам Толстой в главе XIV третьей части второго тома:

31-го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon 1, был бал у екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.

Пристрастие Л. Н. Толстого к точным датам и цифрам, так ему необходимое для придания достоверности изображаемому (всё же произведение исторического плана и с массой реальных исторических действующих лиц) – это то, что мне крайне мешает читать этот его роман спокойно, потому что я имею привычку «цифирьки» и даты запоминать; собственно, это происходит помимо моей воли. А потом эти запомнившиеся цифры всплывают в памяти, когда писатель называет другие «цифирьки» и даты, и теперь уже, хочу я этого или не хочу, происходит сопоставление этих данных, говорящее о том, что Лев Николаевич из той когорты гуманитариев, кои с цифрами, включая даты, не в ладу.

Допустим, писатель нам сообщает, что у четы Ростовых было 12 детей, поэтому мне очень хочется узнать, что же произошло с восьмью из них, ибо в романе, кроме Веры, Николая, Наташи и Пети, другие дети не называются. Когда Пушкин пишет о далеко не первом ребёнке в семье – Петре Гринёве, всё понятно, так как в «Капитанской дочке» говорится: все родившиеся до Петра умерли во младенчестве, а вот Толстой даже о такой участи восьмерых ростовских чад не упоминает. Нет их – и всё тут! Могла бы пообщаться с писателем, обязательно спросила бы, зачем вообще нужно тогда было упоминание о 12 ребятишках.

А перечитывать сцены первого бала Наташи и быть при этом совершенно спокойной мне мешает присутствующая здесь чета Бергов. Сразу вспоминается, что писатель так и не определился с именем самого Берга – называет его то Адольфом Карловичем, а то Альфонсом, слава Богу, тоже Карловичем. И никак не понять причины его, писателя, просчётов с возрастом Веры, которой в начале романа (1805 год) лет 16, а накануне сватовства Берга, события произошедшего самое большое через 4 года (летом 1809 Берг и Вера уже женаты), Толстой сокрушался по поводу того, что, хотя Вере шёл уже 24-й год и она была необыкновенно красива, никто до этой поры к ней ещё не сватался.

По дороге на бал Ростовы заезжают за престарелой родственницей – Перонской, и меня в ступор вводит фраза, заканчивающая указанную перед первой цитатой главу.

Перонская похвалила туалеты Ростовых.

Ростовы похвалили её вкус и туалет и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.

Нет, против устаревшей формы деепричастия – бережа – я ничего против не имею, но понять не могу: они что, накануне Нового года ехали без верхней одежды и головных уборов? Толстой ни разу о таковых не упоминает. Неужели на севере России в разгар зимы подобное возможно? Об экипажах с подогревом, в коих привозили цветы из Франции, я, конечно, слышала… Но всё же непонятно, были ли такие для людей. И, кстати, в наши дни и в общественном транспорте, и в личных автомобилях, снабжённых особыми печками, я всё же зимой не вижу легко одетых людей даже у нас, на юге Казахстана.

Впрочем, какой-то намёк на дамские шубки, писатель даёт в начале главы, упоминая о горностаях, а вот мужчины явно без шинелей – в мундирах, при звёздах и полагающихся к ним лентах:

Из карет выходили мужчины в мундирах, звёздах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.