Какой привести пример детализации в художественном стиле?

Примеров множество, ибо художественная детализация, деталь в произведении литературном становится элементом образа художественного, элементом, несущим большую смысловую, а также идейно-эмоциональную нагрузку, помогающим вдумчивому читателю понять то, что хотел сказать автор, не называя вещи своими именами, а предоставляя любителям словесности делать самостоятельные выводы, читать, как говорят, между строк.

Все, конечно, помнят пушкинский роман «Капитанская дочка». Главный герой Пётр Гринёв едет в на службу – не куда-либо, а в Белогорскую крепость! Путь пролегает по степи, и мы, читатели, вместе с Петрушей с нетерпением ожидаем, когда же на этом бесконечном и однообразном степном пространстве появятся – сначала в отдалении от едущих – неприступные бастионы, ибо уже, благодаря учебникам истории, хорошо себе представляем высоченные стены с бойницами, ров с водой, чтобы сложнее было достичь этих стен, крепчайшие ворота, перекидной мост, который опускается лишь после того, как ворота эти открываются, чтобы выпустить из цитадели очередной «десант», летящий на осадившего её врага.

А что видим мы вместе с Петрушей? Видим окружённую забором бревенчатым даже не деревню, а деревушку, скирды сена, снегом полузанесённые, старенькую, уже скривившуюся мельницу, одну-единственную пушку у ворот, тоже старую, видим тесные и кривые улочки с низкими, крытыми соломой избами. Чуть позже узнаём о тех, кому предстоит вскоре защищать эту крепость от войска мятежников: трёх офицерах (вместе с Петрушей), уряднике да о двух десятков стареньких инвалидов – солдат, служба которых (25 лет) заканчивается.

Зачем писателю понадобилась такая детализация? О чём эти детали говорят? Замысел Пушкина становится понятен, когда мы видим, с какой быстротой продвигаются от крепости к крепости пугачёвцы во главе со своим предводителем. Писателю важно так подробно рассказать нам о выдуманной им Белогорской крепости потому, что он прекрасно знал:

• именно такие крепости были на пути восставших;
• гарнизоны таких крепостей, призванных быть неприступными бастионами и не пропустить мятежников, на самом деле не могли выполнить эту возложенную на них миссию, несмотря на храбрость и верность присяге личного состава, так как не имели ни достаточного количества крепких защитников, ни достаточного вооружения;
• с одной старой чугунной пушкой противостоять многочисленному войску Пугачёва (а по мере его продвижения по направлению к столице к нему примыкали всё новые и новые мятежники) невозможно.

Художественная детализация стала в данном случае средством типизации и позволила писателю показать истинную причину падения под натиском пугачёвцев одной крепости за другой.

Или вспомните детали портретов Андрея Соколова и Ванюшки в шолоховском рассказе «Судьба человека». Мальчик смотрит на мир глазами «светлыми, как небушко», видя которые мы ощущаем его уверенность в том, что впереди только счастье, ведь рядом сильный, прошедший войну отец. Глаза же Андрея Соколова –

И эта портретная деталь настраивает нас на знакомство с историей жизни человека с трудной, изломанной войной судьбой, прошедшего через многие испытания, лишившегося всего, что у него было, а чуть позже помогает понять: тоска в глазах связана и с боязнью напугать своего маленького сынишку – сердце-то прихватывает. И мы месте с героем-рассказчиком понимаем, что может не успеть Андрей поставить сынишку на ноги, хотя нам тоже хочется думать,

Деталь часто является и средством выражения авторского отношения к своему персонажу – это, собственно, уже заметно по тем примерам, что приведены. Но порой, чтобы понять это авторское отношение, нам нужны дополнительные знания. Вспомним, как Чехов в «Ионыче» описывает Веру Иосифовну:

В данном случае две детали помогают нам увидеть авторскую иронии по отношению к изображаемой даме. Вторая (начнём с неё) – выражена наречием вслух. Деталь эта избыточная, иначе как вслух гостям ничего читать невозможно. Но в этом «читала вслух гостям» заключена несобственно-прямая речь пишущей дамы: это её выражение, оно с головой выдаёт бездарность Веры Иосифовны, отсутствие у неё чувства языка, поэтому мы уже здесь, до фразы «Мороз крепчал», начинающей очередной её опус, до её признания, что не печатается, потому что её семья не относится к нуждающимся (а в этом заявление сказывается пренебрежительное отношение к истинно талантливым людям), понимаем: никаким талантом она не обладает. Первая же деталь – pence-nez (пенсне). То, что автор этой деталью тоже подчёркивает свою иронию по отношению к героине, понятно не всем. Это естественно: пенсне давно уже никто не носит, людей в пенсне не видели даже бабушки и дедушки нынешних школьников (картинки и фильмы, конечно, не в счёт), поэтому-то мы и не знаем порой, что пенсне – очки мужские. Вера Иосифовна – дама эмансипированная, и это её качество подчёркивается пенсне, мало того: мы ощущаем авторскую иронию по отношению к героине и благодаря этой детали, и благодаря её шутке о том, что её муж ревнив как Отелло, и деталям её поведения – поведения дамы, забывшей, что она давно уже не юная красавица.

В этом же произведении с помощью выразительных художественных деталей Чехов показывает превращение доктора Старцева в Ионыча. Сначала это молодой врач, легко отмахивающий 9 верст от Дялижа до города С. и обратно. Но его умиротворённое состояние во время чтения Верой Иосифовной своего очередного опуса, его ощущение спокойствия и уюта в доме Туркиных, полюбившееся ему словечко «недурственно» из лексикона Ивана Петровича, неразрезанные (а следовательно, непрочитанные) медицинские журналы – всё это те росточки, из которых вырастет спустя лет 10 настоящее чудище – Ионыч. Коляска с впряжённой парой и кучер Пантелеймон, фраза: «Ох, не надо бы полнеть!», сменившая пару тройка с бубенчиками, палка, без которой он уже не передвигается и которой стучит об пол, рассердившись на больных – вот детали, подчёркивающие страшные метаморфозы, превращение доктора в бездушную скотину.

Примечательно, что порой деталь, выделяющая, казалось бы, одного персонажа из массы, оказывается характерной для всех. Вспомните чеховского Беликова («Человек в футляре»), образ которого связан с такой деталью, как футляр: всё у него в футлярчиках, чехольчиках, а пальто в любую погоду, калоши, зонт, тёмные очки и даже греческий язык, им преподаваемый, – всё это тот футляр, в который он самого себя прячет от жизни реальной. Гроб, где он в конце концов оказывается с умиротворённым выражением на лице, – символ того идеального футлярного существования, которого он наконец-то достиг.

Всё вздохнули с облегчением после смерти этого человека, но оказалось, что дело не только и не столько в нём, дело в каждом – каждый прячет себя в своеобразный футляр, поэтому и жизнь после смерти Беликова не стала свободной, она оказалась такой же замкнутой в тесный футляр, как и при нём.

Повторю: примеров художественной детали можно привести массу, для этого достаточно открыть любое художественного произведение.